Если оно выживет, то сможет сбежать, сможет захватить весь корабль. На кон поставлена судьба Ордена. Ситуация предельно проста — Сарпедон должен победить или умереть.
А потом появилось что-то еще. Страх.
Свет в комнате замерцал, а потом окончательно погас. Рядом неожиданно появился Лигрис, с кабелем нейроразьема, все еще выбивающимся из основания шеи, просунул ствол болтера в дыры, проделанные Сарпедо-ном, и принялся поливать монстра очередями.
Тварь закричала от ужаса, когда все вокруг погрузилось во тьму, а основа ее мира покачнулась — из ядра стремительно исчезала энергия. Оно сражалось до конца, но теперь, когда его лишили подпитки, существо не могло сравниться с двумя разъяренными космодесантниками, которые снарядами болтера и ударами посоха разрывали его внутренности на куски.
Сарпедон и Лигрис вышли из ядра духа машины через три минуты после того, как вошли внутрь, покрытые свернувшейся кровью и пятнами от кислоты. Навстречу им бежали отряды подкрепления с огнеметами и плазмаганами, готовые очистить комнату. Карендин тут же покинул умирающих сервов и занялся ранами командора, а Солк взял на себя процесс зачистки ядра.
К апотекарию, сдиравшему доспехи с почерневших рук Сарпедона, подошел Гивриллиан. Его старый шрам ярко горел синевато-багровым цветом, рана раскрылась. Из складок изорванной кожи выглядывали шесть глаз, осматривающих все вокруг. Они придавали седому тактику еще больше внушительности и важности. Перемены, произошедшие с сержантом, были еще одним из сверхъестественных жутких даров Архитектора Судеб.
— Командор, вы серьезно ранены?
Сарпедон покачал головой:
— Несколько курсов синтеплоти — и все будет в порядке. Бывало и хуже.
— Сержант Гивриллиан, — прохрипел Лигрис — его горло было сильно обожжено газом. — То, с чем мы сражались, было тут не случайно. Не думаю, что это чужой организм. Есть предложение. Надо собрать всех технодесантников, специалистов либрариума и исследовать информацию, оставшуюся здесь.
— Согласен, — ответил Сарпедон. — Если на «Сломанном хребте» есть какая-то другая сила, мы должны о ней знать.
Гивриллиан отдал честь и ушел готовить команду для расследования.
Лигрис повернулся к магистру: — Оно пыталось победить, командор. И не для себя. Мутант.
Прошел месяц с тех пор, как очистили дух машины в секторе Индиго. Все это время продолжалось исследование «Сломанного хребта», банки памяти, спасенные со старых кораблей, переполнялись информацией о новом доме Ордена. Оказалось, что в нем находятся шестнадцать звездолетов, от некоторых остались только гнилые скорлупки, другие были такими чистыми и нетронутыми, как будто недавно сошли с конвейера. Группа поиска нашла целое звено истребителей, использовавшихся еще до Ереси Хоруса, слитых воедино и теперь напоминавших застывшую скульптуру взрыва, платформу орбитального генераториума, которую технодесантники активировали, заново восстановив мириады варп-приводов «Скитальца», и целый схолариум, разделенный на аккуратные монастырские кельи. Постепенно колосс обживался и размечался — в перспективе из него могла получиться колоссальная крепость-монастырь, которой мог позавидовать любой Орден.
Раны Сарпедона оказались тяжелыми, но быстро зажили. Обожженная черная кожа на предплечьях слетела хлопьями, обнажив новую, молодую. Ожоги от кислоты, покрывавшие паучьи ноги магистра, смыли бальзамы апотекариев, остались только жесткие края хитиновых шрамов. Сожженные ткани восстановились за несколько дней, а на массивный экзоскелет конечностей заново нарастили новые мускулы.
И вот в этом заключалась проблема. Сарпедон шел по пещеристым оружейным палубам, напоминавшим огромную яму в теле «Сломанного хребта», и понимал, что сила, бурлящая внутри него, не совсем естественного происхождения.
Мутант.
Его так называли, когда разразился бунт после смерти Горголеона. Михайрас прохрипел это слово прямо ему в лицо, уже задыхаясь. Мутант, нечестивый, отклонение, грешник по самой своей природе. Не было для космодесантника оскорбления страшнее, и Сарпедон убил из-за него много человек, хотя разумом понимал своих противников, вот только простить не мог.
Имперский линкор с огромной оружейной палубой, который сейчас занимал половину передних отсеков «Сломанного хребта», похоже, когда-то сеял ужас во, множестве битв за ложь Империума, судя по количеству названий, вырезанных на орудийных стволах. Имя звездолета, «Махария Виктрикс», красовалось на каждой переборке и опоре. Но потом герой исчез в варпе, пока его не поглотил «Космический скиталец», заставив бортовые пушки наконец замолчать и отдав их на расправу ржавчине.
Артиллерийские отсеки, покрытые пятнами, были усеяны хрупкими кучками костей. Похоже, команда линкора собралась здесь, во тьме, когда безумие ирреальности захватило их. На некоторых останках виднелись отметины зубов.
Сарпедон побежал, чувствуя, как натянулись стальные сухожилия суставчатых ног, как сокращаются сплетения мускулов. Восемь когтей выбивали искры из решетки пола, а он то ускорялся, то резко тормозил, сворачивал, испытывая возможности своего видоизмененного тела. Боль прошла. Вновь выросшая плоть казалась даже сильнее прежней.
Глазам неверующего Сарпедон скорее всего представлялся жутким монстром, кентавром-мутантом, получеловеком-полупауком. Космодесантники сами по себе внушали страх, но магистр знал, что выглядит воистину ужасающе для тех, кто не видел его триумфа в храме Дорна. Послушники-изменники просто еще не ощутили истинную священную силу Испивающих Души, иначе узрели бы ореол славы Императора, окружающий Сарпедона в момент его победы. Они все еще сомневались, десантник же не должен сомневаться. Они увидели чудовище и решили, что библиарий действительно чудовище, не почувствовав величия истины.
Но Сарпедон знал, он не монстр, а Император и Дорн следят за каждым его шагом. Он понял, что значит жить с клеймом скверны, когда поглотил плоть убитого Теллосом рогатого гиганта, помнил каждую деталь своих ощущений — уродство, покрывающее тело, подобно слою грязи, ауру отвращения, которую изливала на него вся Вселенная. Проклятие мутанта — это нечто ужасное, всепоглощающее. Сарпедон не чувствовал ничего подобного. Сейчас в нем жила только божественная сила Архитектора Судеб, хлещущая через край, дающая новым паучьим конечностям и рукам небывалую мощь.
Сарпедон ударил одну из стоящих рядом пушек — когти оставили глубокие царапины на поверхности древнего металла. Он вскарабкался по стене и поднимался все выше — до тех пор, пока не оказался вниз головой на потолке, наблюдая, как тенистые глубины оружейной палубы проносятся под ним.
Его боевые братья не сомневались в нем. С момента жестокого взлета Сарпедона он не видел даже признака Раскола. Многие менялись. Гивриллиан с его новыми глазами, Теллос с его странно изменившейся кожей и обостренными чувствами. Каждый день люди получали новый дар. У Заэна на спине вырос ряд прочных острых чешуи и пара верхних рук, пальцы руки сержанта Рэвуса стали такими длинными и сильными, что он мог обращаться со своим боевым топором так, словно тот весил не больше перочинного ножика.
Сарпедон отцепился от потолка и упал, расставив ноги, чтобы смягчить удар, пробив дыры в ржавом металле.
Мутант? Нет, его новая форма, изменения у его братьев — это дары Императора, знаки того, что они ушли еще дальше от неразумной массы остального человечества, что они стали отличными от нее не только духовно, но и физически. Скорее всего слабовольные обитатели Империума примут их за отвратительных монстров, чем лишний раз докажут свое врожденное слабоумие.
В покоях на корме «Сломанного хребта» технодесантники перевозили мертвые банки памяти сектора Индиго к поглотителю информации, который соорудили в куполе сенсориума яхты. Если там осталось хоть что-нибудь, они выяснят, почему та мерзость столь страстно хотела захватить контроль над их новым домом.
У этого места не было имени. Полный абсурд — у любой планеты есть имя, пусть только ряд цифр, которым навикогитаторы обозначали их на карте. И вот ничего, каждое поле в данных, выплеснувшихся на экран, оказалось пустым. Расположение, изображение и все. Но от них было мало толку, поскольку мир скрывался за толстым слоем облаков, под клубящейся, беспрестанно вращающейся серо-белой мантией, заключившей планету в свои объятия от полюса до полюса. Молочная яркость изображения отбрасывала острозубые тени на стены каюты капитана яхты, которую превратили в покои Сарпедона.