Экклезиархия отреагировала с необычайной для нее быстротой. Орден Кровавой Розы прислал на Вулканис Ультор, в распоряжение кардинала Рекоба, отделение Сестер Битвы. Запрос кардинала относительно дополнительных людских резервов был услышан Имперской Гвардией, направившей на подмогу Двенадцатый отряд разведчиков Металора и тяжелую пехоту Балура. Даже Имперский флот отдал приказ одному из подсекторов флотилии, направлявшейся к Кадии, изменить маршрут. Кто-то из влиятельных столпов Экклезиархии, вероятно, был сильно взволнован событиями в Шлейфе. Сестры Битвы и Имперская Гвардия были размещены во всех мирах для охраны религиозных святынь Шлейфа, но и они не могли остановить нарастающую волну ереси.

Гаргатулот произнес свое слово. И для тех, кто знал, как его услышать, откровения Тысячеликого Принца не оставляли никаких сомнений. В скором будущем Шлейф будет повергнут в ужас.

10

МИМАС

За пределами большого кратера на Мимасе было место, где земля постоянно перекапывалась и сдвигалась. Тысячи раз рабочие сервиторы перебрасывали ее лопатами, закрывая расщелины. То здесь, то там в результате сейсмической активности на поверхность выходили изломанные кости или ухмыляющийся оскаленный череп, чтобы снова быть погребенными очередным патрулем сервиторов. В центре этого участка разоренной земли стояло единственное каменное здание, построенное в стиле высокого готика. На каждой из его стен были высечены картины возмездия и расплаты. Грешники горели в смутно обозначенной преисподней Имперского культа; рука отмщения обрушивалась на головы еретиков. Око Императора следило за каждым прегрешением, и его верные слуги осуществляли бесконечную месть. Людей убивали десятками способов: от повешения и расчленения до удушения в ядовитой атмосфере Мимаса, — и все методы казней были отображены на колоннах и фронтонах здания.

Дюжины сервиторов-стрелков караулили каждую дверь. В подземной части здания дежурил гарнизон Ордо Маллеус из лишенных мыслей солдат, готовых немедленно отреагировать на любую угрозу. Все здание было выстроено вокруг центральной палаты с множеством галерей для наблюдения. В середине зала, словно хирургический стол в учебном амфитеатре, стояла единственная платформа, окруженная скамьями для священников, архивистов и техников.

Голик Рен-Сар Валинов был перевезен в палату исполнения наказаний через семь недель после того, как был расколот экспликатором Риггенсеном. С того дня Валинов больше не произнес ни слова. Он казался еще более злобным и угрюмым, чем прежде, словно молча проклинал себя за то, что позволил Риггенсену пробить стальной щит своей воли. Вследствие этого команда дознавателей Мимаса доложила лорд-инквизитору Ордо Маллеус о дальнейшей непригодности Валинова для каких-либо исследований.

Конклав лорд-инквизиторов единогласно одобрил казнь Валинова. Выяснилось, что Лигейя блефовала при первом допросе Валинова: не было предусмотрено ни сотрудничества псайкеров, ни многократного умерщвления. Пленнику предстояла обычная старомодная казнь. Валинова обвиняли во многих тяжелейших преступлениях, но казнь, ради которой его перевели в палату исполнения наказаний на краю кратера Мимаса, должна была стать расплатой за ересь. Имперские законы в качестве наказания за это тяжелейшее преступление предусматривали расчленение.

Мероприятие было невеселым. Никто не грустил по поводу казни Валинова, но то обстоятельство, что один из инквизиторов, уважаемый и ценимый собратьями, пал так низко, вызывало грусть, приправленную стыдом. Ордо Маллеус и раньше приходилось терять инквизиторов, избравших радикализм или еще худшие судьбы, но каждый случай показывал, насколько глубоки нанесенные отступниками раны. Маллеус гордились своими деяниями, и каждый предатель из их среды умалял достоинство всего ордоса.

Экспликатор Риггенсен присутствовал на казни, чтобы принять покаяние, которое могло вырваться у Валинова на смертном ложе. Ему и раньше доводилось присутствовать на подобных процедурах, но запах антисептиков и вид сверкающего, похожего на огромного жука сервитора-палача на потолке до сих пор приводили Риггенсена в легкое смущение. Это много значило, если учитывать его специальность.

Перед Риггенсеном на возвышении сидел правительственный чиновник — бледная женщина с обилием аугметики в теле. Она записывала все детали процедуры казни с помощью перьев, встроенных в металлическую арматуру рук. Голова чиновника непрерывно вращалась из стороны в сторону, поскольку женщина записывала всех, кто входил в сумрачную круглую комнату.

Сначала, шурша длинными балахонами, вошли несколько чиновников и архивистов, ответственных за отдельные детали экзекуции. Следом появился инквизитор Никсос в торжественном багряном одеянии поверх жужжащего механизма экзоскелета. Его сопровождали два советника — древний астропат и молодая женщина в форме тактического офицера флота без всяких украшений.

Затем прибыли медицинские техники. Главный техник контролировал работу сервитора-палача, а остальные наблюдали за жизненными показателями осужденного. Они отображались на мониторах, стоящих вокруг приподнятой платформы. В прошлом были случаи, когда осужденный преступник не умирал, несмотря на выполнение процедуры сервитором-палачом, и с тех пор медики должны были проследить, чтобы все сигналы жизни прекратились.

Следующие личности, появившиеся в зале, вызвали у Риггенсена удивление. Вошли четверо культистов смерти; их гибкие атлетические фигуры были обтянуты черными комбинезонами и обвешаны кинжалами и мечами. Заглянув через плечо чиновника, Риггенсен прочел, что культисты смерти представляют инквизитора Лигейю. Он успокоился. Абсолютно понятно, что Лигейя прислала доверенных лиц, чтобы они своими глазами убедились в уничтожении Валинова. Иначе она могла не поверить в его смерть.

Наконец всевозможные чиновники и адепты заняли места вокруг пьедестала. Люмосферы стали гаснуть, пока только пространство вокруг платформы не осталось залитым белым беспощадным светом. Затем раздвинулись механические двери и появился Валинов.

Он был обнажен до пояса, длинные руки и ноги сковывали кандалы, но Валинов и сейчас оставался весьма значительной фигурой. Глубокие черные татуировки придавали ему дикарский вид и резко контрастировали с утонченным, умным лицом. Бугры мускулов перекатывались под кожей рук и торса при каждом движении. Валинов шел с высоко поднятой головой, не выказывая никаких признаков страха. Но истинные еретики всегда держались так — по крайней мере, до тех пор, пока душа не отделялась от тела, чтобы предстать перед гневным взором Императора.

Всякий, кто наблюдал за казнью, с одного взгляда на осужденного мог сказать, что бывший инквизитор до сих пор опасен. Недаром целой команде дознавателей Мимаса не удалось его сломить, исключая мимолетный триумф Риггенсена. Все они могли бы согласиться, что смерть была для Валинова слишком легким наказанием. Но пока столь опасный преступник оставался в живых, никто не мог дать гарантий полной безопасности.

Из первого ряда поднялся старый проповедник. В сумрачном свете его багряное с белым одеяние казалось почти черным. Он открыл потрепанный кожаный молитвенник и стал совершать обряд проклятия, призванный наложить на душу, пораженную заразой преступника, особую отметину врага Императора.

— Хотя душа твоя поражена тленом, а деяния ужасны, мы молим Императора судить ее справедливо и беспристрастно.

Дребезжащий голос проповедника монотонно тянул знакомые строки. Главный медик в последний раз проверил механизмы сервитора-палача. Медики-помощники присоединили к выбритому черепу Валинова несколько электродов. Чиновница, сидевшая на возвышении перед Риггенсеном, не отрывая пера от бумаги, тщательно записывала каждую деталь процедуры. В полу зала открыли люки для стока крови. Риггенсен тоже держал в руках перо и электронный блокнот, чтобы сделать запись свидетеля смерти Валинова. Сервитор-палач развернулся: все его шесть конечностей, снабженных лезвиями, были тщательно проверены. Младший помощник проповедника творил на груди Валинова знамение аквилы.